Встреча молодого агрария в тюбетейке с метиской по имени Ботагоз (букв. верблюжий глаз, казх.) протекала в кафе Турфан на набережной Ишима.

Турфан (Тулуфань, кит.) – древний город в Китае, оазис на окраине Турфанской впадины, оплот китайского мусульманства в средние века. Издревле там выращивали виноград и производили вино. Женщины тех мест отличались распущенностью, о которой путешественники слагали легенды, передаваемые из уст в уста. Это связано с тем, что тулуфаньские женщины в первую очередь донимали путешественников, выстраиваясь вдоль трассы «Шелковый путь» на обочине, как на наши барышни на Ленинградке за мостом. Сведения о том, сколько стоил тогда минет и секс: минет – 0,5 дирхам, секс – 1.

В кафе Турфан можно было наесться грубой уйгурской пищи, которую молодой аграрий предпочитал не менее грубой казахской или турецкой. Как во всякой восточной харчевне в Турфане имелись места, оборудованные лежанками, где можно было, лежа на боку, будучи скрытыми за опущенным пологом от глаз Аллаха и посетителей, вкушать яства и пить вино. Между тем Аллах уже почивал, причмокивая губами во сне, убаюканный голосом муэдзина, обращенного к нему с минарета Старой мечети, а на западе не осталось от солнца даже и полоски вечерней зари.

Уложив свою новоиспеченную знакомую на лежанку, заказав молодой баранины по-уйгурски (ее куски надо поджаривать на спиртовке) и еще разной уйгурской снеди, и вина, аграрий, скинув штиблеты, улегся напротив, как был в тюбетейке. Он стал внимательно рассматривать свою визави. Ботагоз была невысокого роста, лет около 35, с небольшой грудью и крепким «станком», о котором аграрий подумал, что с таким знатным станком не всякий механизатор сможет справиться, а только очень квалифицированный, хорошо разбирающийся в сельхозтехнике. На лицо она была не красавица и даже не казашка ни разу, но лицо ее и не было отталкивающим, что внушало слабый оптимизм.

У тюркских дантистов населяющих пространство современного Казахстана еще сохранилась древняя техника врачевания зубов посредством установления на них золотых коронок, что должно свидетельствовать о высоком происхождении или, по крайней мере, о достатке того, кто имеет полный рот золотых зубов. Поэтому, если кривоногая казахская женщина лет тридцати с хвостиком улыбнется вам, то в одном случае из двух вы будете улыбкой ее ослеплены, именно благодаря золотым зубам, и невольно вспомните о золотом человеке, которого раскопали где-то, а потом растиражировали копии по всем местным музеям. Вкупе с любовью к плинтусам шириной в локоть, к громоздкой позолоченной мебели в стиле ампир времен Короля – Солнца и любви к конине, любовь к золотым зубам составляет национальную особенность.

Другие национальные черты характера нашли свое отражение в выражениях: «англичанин уходит, не прощаясь, а казах, прощается, но не уходит» и «Ничо пойдет!», а так же в поговорке: там, где год прожил узбек, расцветает фруктовый сад, а там, где год прожил казах, потом три года ничего не растет.

Впрочем, советская власть оставила в наследство и водопровод, и канализацию, а независимость и последующая интеграция в мировое политическое и экономическое пространство принесла такие блага цивилизации, как мыло, шампуни, гели для душа и т.п., поэтому казахи в целом, наконец, отмылись.

Изголодавшийся за время дневного поста, когда во рту у него не было и маковой росинки, аграрий налегал на баранину и, запивая ее вином тулуфаньских виноградников, думал о том, возможно ли поднять целину, имея такой важный «станок» и набор золотых зубов во рту, как был у его новой знакомой? Мысленно спрашивал он об этом у степного суховея, спрашивал у выжженной солнцем травы Сары-Арки, спрашивал у перекати-поля, вспоминал, что об этом читали на лекциях в ТСХА по механизации сельского хозяйства. Но ни степной суховей, ни трава, выжженная солнцем, ни перекати-поле не дали молодому агроному вразумительного ответа. Тогда аграрий незаметно помял рукой свое сельское «хозяйство», которое было при нем, думая, что там найдет ответ, но и там не ничего не шевельнулось.

Небольшое лирическое отступление об аграриях и дантистах по совместительству. В Японии произошел однажды такой случай: жила некогда в стародавние времена одна принцесса, у которой 3,14зда была снабжена железными зубами. Многие к ней принцы сватались, так как всем она была хороша: и лицом смазлива, и фигурой привлекательна, и ноги у нее были в меру кривые и не совсем короткие. Но как дело доходило до постели, то тут-то и начинались проблемы. Вы понимаете, не мне вам объяснять. И от этого и сама девушка страдала, и прибывала постоянно в дурном расположении духа, а вымещала свою обиду на местном населении, преимущественно мужском. И вот однажды один крестьянин был настойчиво приглашен в ее постель. А крестьянин тот, когда у него вставал его агрегат, то становился он тверже, самых твердых материалов, существовавших в природе и известных до сих пор науке, через что многие селянки пострадали и ни в какую не хотели за него идти замуж, к тридцати годам по-прежнему оставался холостым. Когда крестьянин тот с принцессою лег в постель, то в процессе соития все железные зубы в ее 3.14зде свел под корень возвратно поступательными движениями своего агрегата, и она, наконец, испытала оргазм и была счастлива. Этот памятный день принцесса объявила праздничным и выходным днем и велела подданным ежегодно в этот день устраивать шествия и носить на них изваянный из подручных материалов фаллос выстой не менее 3 метров (в переводе в метрическую систему мер). С тех пор японцы свято чтят этот праздник, и ходят в этот день толпою со здоровым фаллосом по улицам города под музыку с песнями и плясками.

Ботагоз тем временем уже положила глаз на молодого агрария в тюрбане, ничего не имея в принципе против того, чтобы он стал третьим, в распитии на троих из ее бутылочки любовного напитка, именуемого «неке суы». Молодой же аграрий понимал, что упираться, и говорить, что она неверно его поняла, было бы неприличным, ибо взялся за гуж, не говори, что не дюж! Но оставалась еще последняя надежда, когда аграрий сказал: «Пойдем, к тебе! Ты говорила, что живешь одна!»

«Ой! Ко мне сейчас нельзя - у меня гостит сестренка с детьми и мужем!» - отвечала Ботагоз перепугано.

Надо вам сказать, что совместное проживание всех родственников (родителей с детьми, сестренок по три штуки с их детьми и их мужьями и т.д.) на одной жилплощади – частое, если не повсеместное явление в Астане. При этом все проживающие могут иметь каждый свою отдельную жилплощадь, которая благополучно сдается приезжим из других городов РК (чаще Алматы), иностранцам, включая строительные бригады из Киргизии и Узбекистана.

Ну, ничего! – успокоил ее молодой аграрий, любовно проведя ладонью по знатному ее хлеборобскому «станку»: - Значит, договоримся в другой раз, когда сестренка уедет!»

Воротившись на съемную квартиру ближе к полуночи, молодой агроном открыл ноутбук и обнаружил в нем по-прежнему сидящую на железном ящике и беззаботно болтающую тонкими ногами Айгерим. Выхода у агрария не было, целина не могла остаться не поднятой в эту ночь, поэтому он решил пойти на крайние меры.
- 200 $ за встречу – начал он интервенции в поддержку сельхозпроизводителя.
Через непродолжительное время от Айгерим пришел ответ:
- Я встречаюсь с единственным женатым мужчиной, он дает мне за встречу 400 $!
- Прекрасно, его 400$ сложить с моими 200$ и у тебя получится целых 500$! Благодаря тебе наши с ним жены станут сестрами, а он сам породнится с прямым потомком Чингизидов, каковым я являюсь, и сделает об этом отметку в своем Шериже. Согласись, как все здорово получается - все участники останутся не в накладе, Слава Аллаху! – отвечал молодой агроном.
- Не 500$, а 600$ – поправила Айгерим.
- Прости, хотел на тебе сэкономить! – смутился агроном: – Конечно же, 600!
- Если ты мне не понравишься, ничего не будет! Как ты догадываешься, я не рвусь в бой! - предупредила Айгерим.
- Доплачивать, чтобы тебе понравиться я тоже не намерен, лучше пойду читать Коран! – отвечал правоверный аграрий.
- И когда ты хочешь?
- Сейчас! Буду ждать тебя! И молодой агроном назвал место, возле одного отеля, расположенного неподалеку от его съемной квартиры, где он будет ждать Айгерим к полуночи.

Притаившись в тени поблизости от отеля, молодой агроном, гадал, как это принято у аграриев, на ромашке: Придет или не придет! По всему выходило, что придет. И Айгерим пришла. Молодой агроном в охватившем его волнении при появлении на темной и безлюдной улице в полночь девушки в блестящих туфлях на шпильке, одетой как все в Астане молодые казашки в облегающие джинсы и короткую блузку, подошел к ней, взял ее за руку, и заглянул ей в лицо. Айгерим была махровая казашка от кончиков шпилек на лаковых туфлях до самой макушки. Молодой агроном был сражен ее южной красотой в самое сердце и понял внезапно, что без нее его хозяйство совсем зачахнет, и целина, к которой уже неделю не прикасалась рука человека, не поднимется ни в жизнь!

Айгерим, по всему было видно, что растерялась при виде молодого агронома в тюбетейке, явно рассчитывая увидеть нечто совершенно другое. Не дав ей опомниться, молодой агроном, стиснув Айгерим в страстном порывистом объятии, звонко поцеловал ее в щеку. Он произнес восторженно: «О, Айгерим, чья красота подобна луне, молодой батыр не может найти достойных слов, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты согласилась прийти и усладить его любящий взор созерцанием твоей неземной красоты и его слух твоим голосом, подобным журчанию горного ручья, текущего со склонов Алатау! Пойдем скорее в мою юрту, я сыграю для тебя на домбре! Я накормлю тебя нектаром, если ты голодна! Я напою тебя росою, если ты испытываешь жажду! Я уложу тебя спать на ложе из лепестков роз, если ты устала, а сам опахалом буду махать над тобой, разгоняя зной (и мух), чтобы они не тревожили твоего волшебного сна!»
Ну, и какой же ты казах? Что-то на казаха ты совсем не похож!– сказала Айгерим, и в ее глазах черных, как пропасть без дна, зажглись две веселые золотые искорки, и она улыбнулась, обнажив ровные белые зубки, блестящие как жемчужины.
- Ну, уж какой есть! Не обессудь! – отвечал молодой агроном и снова, заключив Айгерим в страстные объятья, поцеловал ее в рот. Она не возражала. Отчего молодой агроном заключил, что почитание старших (пусть даже ненамного, всего-то лет эдак на пятьдесят – шестьдесят) у молодых казашек в крови.
Дверь юрты захлопнулась за Айгерим и аграрием.
Когда Айгерим разделась, целина, за которую аграрий все так переживал, поднялась безо всякого приложения человеческих рук, такой по-весеннему солнечной и желанной была ее красота. «Залупой красной солнце встало!» - как сказал некогда один безвестный поэт. Осыпав Айгерим поцелуями с головы и до пяток, молодой аграрий увидел, как между ног у ее набухает и раскрывается бутон, подобный нежному цветку степного мака, увлажненного прохладной утренней росой. Молодой аграрий не удержался и прильнул к нему губами, как пчела, собирающая нектар для своего улья. Айгерим, издав легкий, как дуновение ветерка, колышущего степную траву, вздох, погрузила крепкое хозяйство агронома в свой маленький ротик. А ведь еще недавно хозяйство было совсем захиревшим из-за того небрежения, с которым относились к нему в нечерноземной полосе, грубо периодически рукой вздрачивая его, завернутого в полиэтилен, полагая, что так лучше с него рубить капусту.
В степи нет дорог. Есть только узкие, едва различимые тропинки. По ним можно долго скакать на своем жеребце и добраться до небольшого аула, затерявшегося в степи, или не добраться никуда, а сама тропинка вдруг исчезнет, потерявшись в траве. Ежели кому приходилось видеть ранней весной цветущую степь, усеянную маками, то он поймет меня. Молодой аграрий упивался молодой казашкой, а в его душе как будто волнами колыхались травы; распускались маки; взлетал над степью орел, разворачивая крылья навстречу восходящему потоку горячего воздуха; мчался за вожаком табун кобылиц, неведомо откуда взявшийся и невесть куда летящий. Шел второй час знакомства агрария с Айгерим, которую тот покрывал, как жеребец молодую кобылку.
Целина, поднятая на небывалую со времен Н.С. Хрущева высоту, казалось, что не торопится дать урожай злаковых культур, которому необходимо вызреть, поэтому молодой агроном стал внимательно присматриваться к маленькому притягательному отверстию между ягодиц Айгерим, раскрытых для него. И когда решение созрело, он неожиданно приставил к симпатичной дырочке свой плуг и ласково с наслаждением погрузил его, сказав: не бойся, Айгерим, старый конь борозды не испортит, да и глубоко не вспашет. Айгерим громко вскрикнула: «Ой!» Аллах подскочил на своей постели в испуге: «А?! Что?! Атомная война? Уже?» Оглядевшись по сторонам, и не обнаружив ничего подозрительного, он снова откинулся на подушки, облегченно выдохнув: «Это ж надо такому присниться!», и, закрыв глаза, снова задремал.
Айгерим, лишившаяся в некотором смысле девственности в ту ночь, тихо постанывала, аграрий трудился над ней неустанно, ничего не покладая, а только утирая пот со лба. Всякий, кто когда-нибудь сталкивался сельским хозяйством в поле или на огороде, знает, насколько тяжел и однообразен простой крестьянский труд. Стоишь все время «раком» на грядке или на ногах целый день от рассвета до заката (и наоборот) лопатишь из кучи в кучу зерно, или трясешься по полю на каком-нибудь долбанном трясучем агрегате для сбора чего-нибудь или разбрасывания какой-нибудь дряни.
Айгерим выбилась из сил, но не хотела сдаваться в этой великой битве за урожай. Она уложила молодого агрария на спину, стянула с его «хозяйства» халяльный презерватив и погрузила хозяйство в рот, и вынула его изо рта, плотно сжимая губами и языком обводя по окружности вокруг головки, и погрузила опять, и вынула, и так очень много раз. И, наконец, случилось чудо. Подобно тому, как из разгрузочного шнека комбайна мощной струей стекает золотистая масса зерна, пока не наполнит кузов, так хлынула ей в рот, наполняя его, струя семени, взращенного на возделанной ею с молодым агрономом поднятой целине. Когда семя истекло до последнего капли, Айгерим подняла глаза и посмотрела в строгое лицо молодого агронома, губы ее были плотно сжаты. Встретившись с ним взглядом, она и не посмела выплюнуть то, что было добыто таким потом и непосильным трудом. «Правильно! Нечего добру пропадать!» - одобрил ее самоотверженный поступок молодой агроном, протягивая ей запить стакан кока-колы.

Когда спустя два месяца Айгерим провожала молодого агрария домой, то он, вытирая пальцами слезинки с ее век, думал, что расхожая фраза «Откуда в жопе алмазы?» - не более чем заблуждение, как и то, что арабские цифры придумали арабы. Для Айгерим, которая знала, что есть Астана, есть Алматы, Кокшетау, Гурьев, Тараз, Семей, Актау и еще несколько городов, границы земли заканчивались в границах ее родной страны, а дальше начинался космос. Поэтому, провожая молодого агрария, летящего в СПб, она провожала его на другую планету, в крайнем случае, на Луну даже без самой маленькой надежды, что он когда-нибудь оттуда вернется.
Я помню о тебе, Айгерим! Ты живешь в моем сердце! Будь счастлива! Да, смилостивится над тобой Всемогущий Аллах!