«Седьмое небо» - название новое и еще непривычное. Это наша новая локация, в которой происходят наши собрания. Прежний секретный бункер, многократно описанный в предыдущих рассказах, уже стал достоянием истории и наших воспоминаний. Признаюсь, воспоминаний ностальгических.

Здесь же все новое, необычное, непривычное. Клуб открылся недавно, еще весь такой свежий, еще не приобретший элегантности и приглаженности хорошо обжитого места, где всякая мелочь на своем месте. Не спрашивайте, что тут было до этого – все равно, не поверите.

Тонкая смесь света и полутьмы. Золотистый отблеск тканей драпировки. Лиловый свет очерчивает тонкие черты и изящную фигуру Насти, встречающей участников сегодняшнего собрания. Из коридора налево виден большой и высокий, практически квадратный зал. Мягкие, изумрудного цвета панели, на которыми стены темного-синего, почти фиолетового цвета устремляются куда-то ввысь. Вдоль левой стены от входа, отделанной узорчатыми, кремового цвета панелями, стоят кожаные диваны перед столиками. За ними барная стойка, ярко освещенная снизу, под балконом, на который тут же ведет лестница.

Места здесь больше, чем было в бункере (сауна на Филях), и еще больше всяких полупотайных или потайных уголков. Часть из них открыта, а часть еще пока недоступна. За неприметной дверью, почти сливающейся со стеной коридора, расположился целый мир – отдельное кафе в латиноамериканском стиле. Это небольшой отдельный зал с кирпично-красными стенами, освещенными колеблющимся, красноватым светом светильников. Несколько столиков со стульями, диваны. Это место стало весьма популярно, потому что только в этом зале разрешено курить и сюда стекались все любители дернуть табачку. Ну и я тоже.

От бара направо из зала выходит длинный, узкий и высокий коридор. В конце его душевые и уборные, а ближе к залу – две комнаты, оборудованные специально для коллективного творчества. Да, со всем вниманием к деталям и прочности, по многочисленным просьбам и заявкам. Кровати, а по сути, целые широкие платформы, обитые мягкой, коричневой кожей, сделаны с солидным запасом прочности и свободно выдерживают с десяток человек. В большой комнате с зеркалами есть место для трех или четырех групп. В старом бункере на кровати больше двух не помещалось.

Снизу не видно, но над баром есть просторный балкон, тоже оснащенный диванами и кроватями. На нем есть совсем неприметная, очень интимная ниша, откуда виден весь зал сверху, и в нем всегда густой, скрывающий полумрак.

Отличное место, в общем. Иное, по-другому организованное и с другой атмосферой, оно создает особенные ощущения от коллективного творчества.

В гуще разврата

Так получилось, что почти все собрание я провел вместе с Кирой Роллер, так сказать, и в горизонтальном, и в вертикальном положении. Новое место к ней очень подошло: полумрак, движущийся свет, ритм клубной музыки, всякие интимные закутки – все это придало множественным соитиям с ней новый шарм.

Но начали мы с ударного, большого и коллективного разврата, который начался в большой комнате сразу после приветственных выступлений председательствующего Вячеслава и самой Киры, а также традиционного: «Можно трахаться!». Большая комната – помещение с двумя входами из длинного коридора. Почти всю площадь ее занимает огромная, обитая кожей платформа. Стены тоже обиты мягкой, коричневой кожей, стянутой пуговицами с крупными кристаллами. Поверх обивки зеркала, расчерченные на ромбы глубокими проточками с полированными гранями. Неяркий, золотистый свет, придающей коже участников латунный оттенок, отражается от граней зеркал и кристаллов, притаившихся в складках кожи, так, что куда не посмотри, всюду будут видны небольшие вспышки света.

Комната уже полна. В воздухе сгущается особая атмосфера, присущая только массовому соитию, атмосфера бесстыдства, я бы сказал. Слышны откуда-то из-за спин негромкие женские стоны и характерный звук ритмичного шлепанья двух тел друг о друга. Дам тут сейчас трое или четверо, кавалеров с десяток или больше, сказать трудно. Стоящие в проходах постоянно меняются: одни подходят, другие уходят.

Я пробираюсь вперед, залезаю на платформу, чтобы принять участие в коллективном совокуплении, ощутить и насладиться атмосферой всеобщего бесстыдства, а также подождать своей очереди. Еще не успел даже толком осмотреться, как слышу хорошо знакомый возглас Киры: «Дайте, дайте мне, в самую гущу разврата!». Она забралась на платформу как раз рядом со мной. Чего бы не воспользоваться положением? Развернув ее к себе задом, я ее… всегда затруднялся с описанием этого момента, известного всякому мужчине. Известные слова либо грубы, либо очень неточны и не передают всей гаммы ощущений и эмоций непосредственного контакта с прекрасной дамой и ее самым интимным уголком.

Вот она, ее бедра, у меня в руках, а мой член внутри нее. Размашистые, ритмичные движения торсом вперед-назад. Плавное, вязкое скольжение. Кира привлекла еще одного кавалера из числа стоящих перед платформой к себе и принялась за минет. Когда ее влагалище стало чуть более просторным, я перешел к круговым, возвратно-поступательным движениям, двигаясь как бы по спирали. Я так делаю иногда для усиления ощущений, своих и своей дамы. Кира даже оставила парня перед собой и полуобернулась назад, прихватив себя одной рукой за бедро. Глубокие выдохи со стоном – ей мой прием понравился.

Пара минут такого соития. Взгляд блуждает из стороны в сторону, скользит то по зеркалам, сверкающим золотисто-коричневым блестками, то по собравшимся участникам, которые воспринимаются в такой момент сплошной стеной из латунного цвета статуй. Слева на платформе лежит яркая, восточной внешности брюнетка, стройная и тонкая, принимающая в себя атлетического парня. Она закинула свои точеные ножки в туфельках на высокой шпильке ему на плечи. Я вижу, как в воздухе подрагивает носок ее черной туфельки. Она из пары, ее парень стоит чуть сбоку и наблюдает за ними. Пар в этот раз было много, три или четыре.

Щель Киры становится узкой и плотной, я перехожу просто на прямой такт вперед-назад. Бросок вперед, еще один, несильный. Кира наклоняется вперед, ее плечи приподняты. Приятное удовлетворение; пару мгновений и отпускаю ненаглядную Киру.

Монголка: острая и упругая

В этот раз я немного волновался, настолько, что стал натягивать презерватив не той стороной. Мне пришлось его бросить, собраться, взять другой и надеть правильно. Передо мной лежала моя многолетняя мечта. Много лет мне хотелось испытать соития с азиатской женщиной. Мечты сбываются, в моем случае в самой радикальной, откровенной и концентрированной форме.

Она была монголка. Стройная, с точеной фигурой без малейшего изъяна. Безупречно черные, прямые волосы. И глаза. Меня всегда поражали и изумляли глаза азиатских дам. Они словно бы нанесены на лицо двумя резкими и уверенными взмахами пера с тушью; четкий, слегка изогнутый край верхнего века, обрамленный ресницами, и такой же край нижнего века. Поразительное совершенство. Вот у нее такие глаза, смотрящие сейчас на меня почти в упор.

Спросите, что в них такого? У них разве щель поперек? Нет, конечно. Анатомически азиатские дамы такие же, как и европейские. Но разница есть. Ощущения и эмоции совершенно другие. Резкий, пронизывающий взгляд: испытующий, слегка насмешливый, даже с некоторой примесью враждебности. От него закипает кровь, пробуждается нечто звериное, возникает желание всаживать свой стержень внутрь ее небольшого, аккуратного влагалища на всю глубину, с силой и напором. Я встал в упор и приложил к ней свою жесткость и силу, в пределах разумного, конечно.

Прямой взгляд глаза в глаза. И тут, без какого-либо полутона, она прикрыла свои неописуемо изящные, ланцетовидные очи и немного откинулась назад, приоткрыв пухловатые губки. Но нет, не обмякла, осталась такой же упругой, как стальная пружина. Это был одобрение, ей нравится и жесткость, и сила, и напор. Когда она это ощущала, то позволяла себе замирать от удовольствия, тут же пробуждаясь, когда это ощущение хоть немного отступало.

В ней был и оставался этот внутренний стержень, твердый и острый, как наконечник стрелы. Даже когда она в изнеможении лежала навзничь, после целой череды интенсивных совокуплений, все равно ее взор выискивал и выцеливал, резал вокруг себя, словно бы лучом.

Она, по-моему, звали ее Эржэна, была настоящей королевой собрания. Ее жаждали неистово, и каждый поход в комнату для нее превращался в бурное, почти беспрестанное соитие. Столь интенсивного процесса я еще не видел; и она, при всем этом, покинула наш клуб вполне себе уверенной, чеканной походкой.

Притягивающая порочность

Вторая комната для плотских утех, меньшая по размеру, тоже оснащенная большой платформой, обитой кожей, оформлена как рок-комната: большой британский флаг на стене, три электрогитары на стене. Но при этом она уютная, даже в чем-то интимная, особенно уголки, образованные обитыми мягкой темно-коричневой кожей стенами.

Вот в таком уголке стояла, нагнувшись вперед, изумительная изящная красавица Натали. Она наклонилась в пояс, слегка расставив свои ножки в стороны. Ее черная накидка была закинута на бок, узкая ленточка черных трусиков сдвинута в сторону, и ее зад быстро и часто насаживал на свой член один из кавалеров. Вокруг них стояло еще несколько парней, полукругом, как бы отгораживая пару от остальных.

В этом было что-то очень порочное, я бы даже сказал притягивающе порочное, что Натали вот так просто, без затей отдается в уголке всем подряд. Я бросал на них время от времени взгляды, и видел, как один кавалер сменяется другим, как Натали, упираясь руками в край платформы, вздрагивает от подталкивающих ее вперед движений и иногда поправляет руками волосы.

Преимущество клуба как раз в том, что большее пространство открывает больше возможностей для волнующего и возбуждающего наблюдения, даже иногда подглядывания за совокупляющимися парочками, а то и не парочками, а целыми группами. Интимный уголок создает все условия, чтобы укрывшиеся в нем раскрылись, обнажили свою похоть и порочность, принялись ее удовлетворять. Только уголок этот неплохо виден со стороны со всем, что в нем происходит.

Это мы, в сущности, только начали. Клуб еще обживается и все его особенности и нюансы далеко еще не раскрыты, так же как и все глубины порочности наших дам и кавалеров – участников собраний.