...Мы сидели за столом и пили водку. Вообще то он больше любил армянский коньяк или грузинское вино, но врачи запретили. И верно - из всех напитков водка здоровее всего, если, конечно, не пить ее ведрами.
Старик был абсолютно сед, лицо его, испещренное морщинами, хранило выражение некой спокойной мечтательности. Карие глаза-маслины внимательно смотрели на собеседника. Старик был армянин. Вырос в Тбилиси.
Он любил поболтать. Его доедал рак, оставалось немного - он знал это. И его терзали воспоминания. Человеком он был уникальным, ему было, что вспомнить. Он хранил в памяти массу интересных случаев и забавных эпизодов. Некоторые были весьма своеобразными.
- Давай выпьем,- говорил он мне хрипловатым голосом, - за друзей, чтоб им было хорошо! И за тех, кому сейчас нелегко! И за тех, кто несчастлив или в тюрьме! А наши враги пусть умрут.
Я поднимал рюмку и мы пили. Если закуска или выпивка кончались, он, прихрамывая, отправлялся к холодильнику за новой порцией.
Хромота старика не была некрасивой. Мне всегда казалось, что он будто плывет в лодке, из озорства равномерно раскачивая ее борта.
Иногда, посреди разговора, он звонил по делу какому-нибудь другу. Звонки впечатляли. Например, он запросто мог позвонить знаменитому глазному хирургу и просить за какого-нибудь совершенно неизвестного ему беднягу, хлопоча о внеочередной операции по просьбе друзей и знал, что он ему не откажет. Как-то звонил президенту одного из кавказских государств и сетовал на то, что тот редко навещает кого-то из престарелых родственников и укорял за это. И перзидент терпеливо слушал, не бросая трубку и не подсовывая для продолжения разговора кого-либо из помощников.
Знаменитый на весь мир олигарх на моих глазах заискивающе беседовал с ним, куда-то настойчиво приглашая. Старик, улыбаясь, отказывался.
Истории он рассказывал мне разные и я думаю - неспроста, зная о моих литературных устремлениях. Судьба у него была невероятной. Хотя я знаю далеко не все и о многом могу лишь догадываться.
Родился он в семье известного винодела, после войны был одним из самых удачливых тифлисских воров, затем "завязал", закончил университет и, выдвинувшись по партийной линии, неожиданно стал номенклатурным работником и, позднее, инструктором ЦК в одной из республик Прибалтики.
- Ты знаешь,- усмехаясь, обратился он ко мне, - сегодня со мной произошла забавная история. Налей, а я расскажу.
Я наполнил рюмки. И он рассказал.
Старик ехал в троллейбусе по центру города. Держась за поручень, терпеливо снося толчки и покачивания общественной колымаги, он глядел в окно и вспоминал старую Москву. свой первый приезд сюда, встречи с разными людьми и многое другое. Народу тем временем скопилось столько, что повернуться можно было лишь с трудом.
И тут он почувствоал, что чья-то рука лезет к нему в карман. Не поворачиваясь. старик прошептал:
- Борзо майдан мацаешь, свали, а то шниф откромсаю.
Рука исчезла.
Троллейбус катился вперед. Народу поубавилось Пришло время выходить. Старик медленно спустился со ступенек и встал на тротуаре, опираясь на трость. В это время к нему подошли двое. Один вышел из передних дверей, другой из задних.Один встал перед стариком, преградив ему дорогу, другой чуть сбоку. Выглядели неприметно -черные турецкие куртки, черные кепочки, взгляд исподлобья. Молодые, не больше тридцати.
- Извини, дедушка, - вдруг сказал один из них, - мы не думали, что это твой маршрут.
...Это были карманники, - объяснил он мне, смеясь. Обычно они работают по двое, хотя, бывают и исключения. Маршруты транспорта давно поделены, чтобы избежать ненужной конкуренции и ссор. И они решили, что я тоже..ха-ха.
- А что было дальше?
- А ничего, мы объяснились и разошлись по своим делам.
Мы с ним посмеялись над этим случаем и вскоре расстались.
А однажды, когда в контору понаехало телевидение, чтобы снять встречу известнейших в стране банкиров, собиравшихся на встречу накануне президентской кампании, старик вышел из своего кабинета и увидел меня, хлопотавшего по организации встречи и беседовавшего с охраной важных персон. Подхромал поближе, похлопал меня по плечу и сказал, что будет ждать встречи вместе со мной, потому что первым, до прихода банкиров, придет кандидат в президенты Н.- его друг.
И старик стал ждать вместе со мной. Он был немного небрит, с похмелья и в несвежей рубашке без гластука. Несмотря на это,настроение у него было хорошее -
он ждал друга.
Лифт распахнулся, объективы телевиков устремились на появившегося Н., к нему побежали с микрофонами. Но, Н., оттолкнув журналистов, пошел к старику. Они обнялись. Старик прошептал что-то Н. на ухо. Тот подозвал своего помощника и что-то сказал ему - я не расслышал. Молодой человек закивал головой и начал торопливо записывать указания в блокнот.
Журналисты переглянулись - начало съемки было сорвано. Не обращая внимания на них, Н. еще раз обнялся со стариком, что-то сказал ему на прощание и пошел наконец к репортерам, давать интервью. Старик насмешливо посмотрел на рванушихся к Н. корреспондентов.
Потом мы немного постояли, беседуя о том о сем. Я рассказал ему свежий анекдот, он благодушно внимал, посмеиваясь.
Спустя несколько минут, появились банкиры, важно шествуя по ковровым дорожкам, окруженные охраной из здоровенных "горилл" с наушниками и рациями,и проследовали в зал.
Я посмотрел на старика.
Старик внимательно следил за стайкой деловитых миллионеров, входивших в помещение.
Внезапно, осклабившись, он медленно и очень отчетливо произнес:
- Как же в юности я любил таких потрошить..
Я посмотрел ему в лицо и увидел на мгновение проступивший в благообразной стариковской внешности хищный облик отчаянного и бесстрашного тифлисского бандита, наводившего страх на послевоенных барыг и спекулянтов. Это длилось всего какое-то мгновение, но за это время я понял, что это был за человек.
Через год он умер холодным ноябрьским днем. Несмотря на плохую погоду, на похоронах было много народу - члены правительства, известные артисты, крупные бизнесмены. Я не пошел - не люблю пышных фальшивых речей и церемонию в целом.
Я часто вспоминаю старика, вижу как он идет, хромая по коридору, и представляю его похожим на одряхлевшего льва.

ХХХ ХХХ ХХХ ХХХ