«Ласточка» плелась в хвосте автозака, двигавшегося неспешно в сторону Сегежы, старик невольно подумал, что в нем, быть может, везут злополучного Ходорковского к местам заключения, а он с наперсницами едет развеяться в те края, где иные в тяготах и лишениях проводят свои дни в неволе; в те края, где каторжный труд составляет историческую основу бытия, и создано все или почти все, чем знаменит этот край, непосильным невольничьим трудом.

Вздохнув тяжело, старик как-то непроизвольно сначала мысленно, а потом вслух стал напевать трагическим голосом: «Ой, черный ворон, что ты вьешься над моею головой…»

Девицы, привыкшие к тому, что старик по причине отсутствия в автомобиле автомагнитолы стремился компенсировать им это обстоятельство собственным громким пением, и, хотя в ноты он не всегда попадал, но дедушкиному обширному репертуару могли позавидовать многие исполнители мира как оперные, так и эстрадные, неоднократно просили его спеть на бис. Однако про черного ворона барышни потребовали категорически прекратить и спеть лучше про какую-нибудь другую птичку.

Старик, смахнув слезу со щеки, откашлялся и запел:
«Я-а-а-н гуан чжао шу шан
Чуа-а-ан лай хо чэн ха-а-о.
А-а-а во гэ-э-э во пань хуэй!
Ан чу чу вэ-э-нь ти няо!»
Появился впереди дорожный знак, отменяющий все ограничения, «ласточка», подмигнув, обогнала автозак, и помчалась вперед с присвистом, а старичок все пел про птичку и юношеские мечты в такт мелодии, покачивая головой и подергивая плечами:
«Цзо-о-о е мэ-э-эн хун фэй
Си-и-инь ши чжи до шан.
А-а-а мэн сян хун чу сюй!
Ан чу чу вэ-э-нь ти няо!»

Между тем растительность вдоль дороги стала ниже, перестали встречаться нагромождения по сторонам трассы каменных глыб, исписанных разными именами от вершины до подошвы, поросшие наверху лесом; появились болота с торчащими остовами деревьев без листьев, и возникла на пути р. Сегежа. Через мост переехав, остановились. Зашли дедушка с его младыми спутницами рядом в лесок, где девочки присели на песочек, а старичок пристроился возле дерева, только что не поднял вверх ногу.

В стороне от Мурманской трассы на берегу большого озера со странным названием Шуезеро стоит несколько небольших деревенек, до которых можно доехать по грунтовой дороге (километров 20 от трассы). В одной из деревенек находится база отдыха «Гиперборея» - приют рыбаков и охотников, и путешественников по пути на Соловки (от «Гипербореи» до Беломорска километров 100, а до Кеми (п. Рабочеостровского) побольше будет, километров 200, наверное). «Ласточка», грохоча, как ведро с гвоздями, преодолела 20 км грунтовки, и с божьей помощью путешественники добрались до очередного пристанища.

Рыбаки встретили вновь прибывших гостей тепло и радушно, как родных.

Один молодой и проворный рыбак пристал к симпатичным барышням, мол, пойдемте, девушки, со мной я вам кое-что (таинственным голосом, переходящим в шепот) покажу, и вашего дедушку с собой возьмите! Отвел всех троих к небольшому сарайчику и открыл запертую на щеколду дверь. Из сарайчика навстречу гостям вылетел рой жирных мух.

В открытую дверь барышни увидали подвешенную на перекладине щуку килограмм на двенадцать и длинною более метра и еще много рыбы помельче: в основном были там щурята и окуни. Потом молодой рыбак повел всю компанию показывать, где можно выкупаться, то есть к бане на самом берегу.

Баня выходила дверью на деревянный помост, выдававшийся в озеро, и служивший одновременно причалом – справа и слева были пришвартованы моторки, и сходнями – посередине была приделана лесенка, с которой можно было плавно погрузиться в воду.

Девицы, разоблачившись до купальников, попрыгали в воду, и молодой рыбак последовал за ними, а старичок так и остался на помосте, решив не смущать публику своими фирменными белыми трусами в красные сердечки с ширинкой на пуговице. Пуговица же лежала отдельно от трусов в кармане у старика, оставшись у него в руках после переправы через р. Сегежу, но старик припрятал ее в карман, чтобы вечером пришить на место; ибо эти трусы, известные некоторым проституткам в Питере, которых старик посещал, были ему дороги как память о тех золотых временах.

Молодой рыбак, в чьей голове, видимо, роились, как мухи в сарайчике, самые, что ни наесть, серьезные мысли насчет Маши, на которую он смотрел во все широко расставленные глаза, решил заодно подружиться с дедушкой, как с возможным родственником. Поэтому, выкупавшись, он вылез на помост и стал пытаться вручить старику спиннинг, чтобы тот попробовал его закидывать.

Старик отнекивался, говоря, что не рыбак, и что даже жене ни разу не врал, что поехал на рыбалку, и спиннинга в руках никогда в жизни не держал, но вынужден был уступить молодому напору.

Старик схватывал все на лету и скоро овладел приемами рыбной ловли на спиннинг, но поймать ему на блесну никого не случилось - ни рыбы, ни Маши с Леной, которые плавали поблизости. Девушки выбрались на сушу, вытерлись полотенцем и Маша, подойдя к дедушке со спины, обняв его обеими руками, прижалась к старику, примостившись холодной щекой между его лопаток. Этот ее поступок не остался не замеченным молодым рыбаком, которого, как в сердце кольнуло, и он подумал, что, что-то здесь не так.

После купания за чаем, старик объявил Маше, что, по его мнению, молодой рыбак к ней уже неравнодушен, несмотря на краткость знакомства. Мол, не всё рыбакам ловить рыбу на блесну, и на них бывает, что найдется крючок, впившийся жалом в самое сердце, что остается бедолаге только трепыхаться. «Не одной же только Ленке ходить при жанихах! – сказал старик – Вот и тебе, Маша, случай представился, гляди, парень то какой - положительный, и думается мне, что из всей многочисленной рыбацкой компании единственный вполне тверезый! А мы с Ленкой на свадьбе салатов потрескаем! Ленка будет свидетельницей, а я могу быть тамадой! А, Лен?»

«Вот только не надо приплетать меня к вашим делишкам! Я тем, как есть, вполне довольна! - отвечала Лена – Если Машка хочет, пусть отправляется к рыбаку хоть сейчас, а я тебя одного не оставлю ни в жизнь, пока Вася не поймает меня за руку (Или за что другое! прим. Дедушки) и даже, если поймает, то еще не факт!»

Надо отдать Ленке должное, что при всем своем весьма бесстыдном внутреннем содержании, она так умело прятала его на людях, что, глядя на нее, могло показаться, что она невинна, как ангел, неприступна, как цитадель добродетели, заносчива и высокомерна, как принцесса голубых кровей. Невзирая на Ленкину безусловную, кукольную, как принято говорить, красоту, и собственную грудь третьего размера при завидной стройности тела, мужчины предпочитали ее обходить стороной, побаиваясь, и только страдалец Вася принужден был стоически сносить все ее «выкрутасы». Как только его угораздило? Поэтому старик не удивился, что молодой рыбак предпочел ей Машу.

После чая старик вылил на себя пол флакона туалетной воды «212 SEXY MEN» для того, чтобы отпугивать комаров и мошкУ, как пояснил он закашлявшимся барышням, и отправился в сопровождении Маши с Леной на вечерний променад.

Он шел впереди в ярко красной футболке и красной кепке, выпятив живот, и важно выкидывая вперед ноги, как петух, а за ним, как две белые курочки, семенили барышни, одетые в светлые матерчатые брючки и белые блузки.

Вечером за столом во дворе собралась большая и разношерстная компания выпивать и закусывать.

Застолье образовалось спонтанно, но со временем охватило всех постояльцев, кто еще оставался способным к тому времени, стоять на ногах. Из багажников извлекались бутылка за бутылкою и выставлялись на стол: водки, коньяки, виски, вино, пиво – у кого, что было, а у всех было всего преизрядно.

Старик сидел на лавке между Леной и Машей и запивал по старинной традиции водку пивом; ибо водка без пива – деньги на ветер!

Справа от Маши расположилась молодая супружеская чета автотуристов: рядом девушка лет двадцати трех-двадцати пяти, а далее ее супруг - загорелый симпатичный жгучий брюнет, а напротив Маши устроился молодой рыбак, пожирать ее глазами. За столом были еще и суровые рыбаки, пришедшие с вечернего лова, и пара туристов из Питера, и компания мужчин и женщин, детки которых числом пяти душ бегали вокруг стола, играя в салки.

Застолье оказалось продолжительным и жестоким, как всякая великая битва с зеленым змием. Иные из участников выбыли из него окровавленные и в виде безжизненных тел, отнесенных на руках своих товарищей к местам упокоения вплоть до похмельного утра.

Рыбаки говорили исключительно о рыбе, автотуристы исключительно о посещенных достопримечательностях. Соседка же Маши одновременно - и о том, и о другом.

Дедушкины, якобы внучки, загорелись идеей о рыбалке, выслушав ее рассказы о том, как простая московская девушка на китайскую удочку ловила окуня в Кеннозере и хариуса в речке близь Сортавалы. «Так что попросите вашего дедушку, чтобы он…» - сказала Машина соседка. «Он нам не дедушка!» - уточнила Маша. «Ой, простите, папа!» - поправилась соседка. «Он - мой бой френд!» - громко заявила Маша, посмотрев на молодого рыбака, а потом на дедушку. «И мой!» - добавила с ухмылкой не вполне трезвая Ленка.

Старичок сконфузился. Молодой рыбак хлопнул стакан. Соседка оторопела. За столом возникло тягостное молчание. Рыбаки переглянулись и уважительно поглядели на старика, молчаливо соглашаясь, что он из них самый, что ни наесть, удачливый рыбак, крючок которого остр и крепок, заглотив который бедной рыбке уже не судьба, вильнув на прощанье хвостом, уплыть восвоясье.

С тех пор в тех краях старец стал почитаться в качестве местночтимого почти святого, покровителя рыбаков, чье заступничество обеспечивает невиданный доселе улов.

«Шаланды полные кефали
В Одессу Костя приводил,
И все биндюжники вставали,
Когда в пивную он входил» - запел старичок проникновенным голосом, чтобы прекратить неловкое молчание.

«И все биндюжники вставали, когда в пивную он входил» - подхватили разноголосым хором мужчины и женщины, сидящие за столом.

Потом участники застолья пели еще часа два хором, разные песни пока не охрипли.

В четвертом часу утра барышни отвели старика на постель, раздели его и уложили почивать, и только после легли сами, каждая - на свою кровать.

Закат над Шуезером