Следующие полтора года до суда прошли муторно. Раза два в месяц приходилось ездить на допросы к следователю. Угроз с её стороны не было, но появились вопросы к бизнесу. Это напрягало. Иногда хотелось просто бежать. Кинуть всё и бежать. Уехать куда-нибудь в глушь, устроиться токарем-фрезеровщиком на завод… Я могу – ещё в школе обнаружился талант что-нибудь резать. Вот такое было настроение. Депрессивно-паническое. Казалось, что могут посадить вообще ни за что. Но, сжав зубы, каждый раз, я просто работал.

Работа ладилась. До августа 98 всё происходило очень бойко. Мы делали поставки без предоплат, давали рассрочку платежа, оборудование под такие схемы разлеталось, как горячие пирожки. Всё закончилось в августе. Меня «спасло» только то, что никаких сбережений у меня не было – все деньги шли в оборот, а контракты с учреждениями подписывались в валюте со стандартной фразой – «оплата по курсу ЦБ РФ на день платежа». Тем не менее, денег стало меньше. Это не означало того, что наши обороты уменьшились в четыре раза – было 6, а стало 24, т.к. наши обороты уменьшились раз в двадцать. Лечебные учреждения не могли в четыре раза сократить свой бюджет на фарму и самые необходимые расходники, чтобы хоть как-то поддерживать своё функционирование, соответственно, статьи на закупку оборудования были пустыми. У нас продолжали покупать только расходку. Мрак.

А тем временем материалы по моему делу пошли в суд и мы с адвокатом получили право на ознакомление с делом. Конечно, дело было шито белыми нитками, настолько грубо, что просто доходило до смешного. Больше всего меня порадовала бумажка с оттиском моей печати, скреплявшую якобы мою подпись. Бумажка гласила то, что я, директор такой-то фирмы, прошу тот самый платёж, по ошибке поступивший на Юрину фирму, перевести на счёт помойки такой-то. Дата, подпись, печать. Подпись была Сильвестра. Сама бумажка была отпечатана на оборотной стороне ещё одного письма – фирмы, где Юра был директором. Посередине письма красовался отчётливый след донышка кружки, из которой пролился чай и засох на бумаге. Прикол был в том, что чай разлили до того, как на обороте бумажки напечатали якобы моё письмо. То есть – нормальный такой ключевой документ в деле. Кстати, адвокат ничуть не удивился – «А чё, нормальный такой документ. Ну, подумаешь – у твоих друзей не было чистого листа бумаги. Спешили, видимо очень. Но ведь нигде в законе не сказано о том, что нельзя печатать на обороте листа, так что успокойся». Но я, конечно, подошёл к следователю со своими соображениями. Сами понимаете, это было бесполезно.

Судилище произошло в начале следующего года. Меня обвиняли по 163, части 3. Незаконное предпринимательство мне не смогли предъявить. Мы с адвокатом предполагали, что терпила будет затягивать процесс бесконечно долго, но оказалось всё не так. Первый суд состоялся. Приехали все свидетели со всех сторон. Заседание суда прошло в полном составе. Единственно, кого я не допустил – свою жену и мать. На меня плохо влияют слёзы и возможность неадекватной реакции на моих обидчиков.

Судилище – по другому и не сказать. Это половина первого этажа обшарпанной кирпичной хрущёвки небольшого подмосковного города. Асфальтовая проезжая часть вдоль здания суда не была ограничена бордюром, как, впрочем, и везде в городе, поэтому землистая обочина и то пространство до тротуара, где подразумевался газон, выполняли роль парковки. Зимой, осенью и весной с дороги ко входу в суд стекала вода – дожевая, или талая и у входа образовалась перманентная огромная лужа с водой коричневого цвета, через которую нельзя было перепрыгнуть и люди преодолевали её по скользкому грязистому краю. Зимняя оттепель дополняла картину свинцовым низким небом, моросью и талыми сугробами чёрно-коричневого цвета у края дороги. Внутри суда было, конечно, почище, но расшатанная мебель середины семидесятых, оббитые ногами скрипучие двери, протоптанные до дыр дорожки линолеума пола не улучшали настроение и не дарили впечатление того, что здесь творится справедливость в рамках Закона.

Присутствовали:
Обвиняемые – я, Дима и Серёга.

Свидетели со стороны защиты – учредитель фирмы, где работал Юра – Евгений Петрович, Андрюха - мой друг, познакомивший меня с борцами и ещё два суровых дядьки, которых привезли с собой борцы.
Группа поддержки борцов – человек пять родственников.

Свидетели со стороны обвинения - вызвали моего Заказчика, представителя завода-производителя, ещё вызвали бывшего бухгалтера Юриной фирмы – Александра Ивановича и, а кто бы сомневался? – Сильвестра, бывшего моего друга, сотрудника… Также к делу была приложена, в качестве улики, некая плёнка с угрозами.

Роль потерпевшего выполнял Юра. Группы поддержки у него не было. Контраст ещё был в том, что на суд все, кроме Юры и Слая явились, как на официальное торжественное мероприятие – культурно одетые, а эти двое выглядели, как бомжи.

Прокурором оказалась красивая фигуристая женщина лет тридцати. Брюнетка, а это уже неплохо.

Судья в форменном кителе внушал страх. А фамилия у него была довольно фривольная – Аполлонов.

Ну, и три адвоката – каждый обвиняемый имел по адвокату. Своего я знал, а двое других выглядели на два миллиона долларов. В общем, борцы к защите подошли по-чемпионски.

Перед началом заседания, когда потерпевшего и нас, обвиняемых, усадили в зале суда, а свидетелей оставили тусоваться в коридоре, произошёл небольшой инцидент. В толчее коридора Слай нос к носу столкнулся с Андрюхой, которого, естественно, очень хорошо знал, как моего школьного друга и, видимо, машинально произнёс – «Привет», протянув Андрею руку. Андрей выпятил грудь колесом, демонстративно заложил руки за поясницу, набрал в лёгкие воздуха и громогласно, на всё здание, так что все вздрогнули, сказал – «Здорово, коль не шутишь, гнида! Продал Миху за тридцать серебряников?».

Суд начался, официальная часть была достаточно скучной, судья выслушал потерпевшего, потом по очереди нас – обвиняемых. По поводу Серёги, которого при задержании потерпевший видел первый раз и по моим с Димой показаниям он фигурировал, как приятель Димы, согласившийся побыть немного Диминым водителем, судья прокомментировал, что не видит причин, мешающих перевести Сергея из обвиняемого в свидетеля. Это был хороший признак, т.к. два обвиняемых – это уже не группа лиц.

После того, как нас выслушали, начали вызывать свидетелей. Первым вызвали моего Заказчика. Алексей Степанович, пожилой, крепкий мужчина с твёрдым характером, отвечал на вопросы прокурора. «Да, Михаила знаю года два, как порядочного поставщика. Обязательства свои он выполняет, даёт нормальные цены и условия, в случае задержки платежей, а они бывают, всегда идёт навстречу. Нет, потерпевшего не знаю, вижу первый раз, не вижу ничего предосудительного в проведении части контракта через его фирму, если Михаил рекомендовал, значит это Михаила проблемы, на нас пропажа денег не отразилась никак. Мы оборудование и реактивы получили в соответствии с контрактом в полном объёме. Все отчётные документы на этот счёт имеются, Ваши сотрудники проверяли - всё в порядке до копейки». В этот момент всплывает обстоятельство, что оказывается Юрий, навещал моего Заказчика незадолго до того, как нас взяли. При нём был диктофон и кассета с санкцией прокурора. Судя по записи, беседа длилась максимум минуты две:
- Здравствуйте, Алексей Степанович, через нашу фирму Вам поставлялось оборудование по контракту №1234, я хотел бы выяснить поставлено ли всё в полном объёме?
- Да, всё поставлено, установлено, функционирует.
- Я хотел бы уточнить, есть ли у Вас какие-нибудь претензии к моей фирме по данной поставке?
- Нет, никаких претензий.
- Михаил с Вами полностью расплатился?
- Извините, Вы что-то путаете. Михаил нам поставил оборудование, а расплачивались с ним мы. На данный момент контракт по оборудованию закрыт полностью, осталась вторая часть, но как я понимаю, это Вас не касается.
- Спасибо, извините, до свидания.
- До свидания. Зинаида Петровна (это он секретарше) – следующий!

Заказчик, прослушав аудиозапись, вскипел – «Меня здесь уличают во лжи???» Он развернулся к судье и прорычал – «Уважаемый судья, мне 60 лет. Я заслуженный врач СССР, РСФСР, России, имею правительственные награды, руковожу государственными лечебными учреждениями более 30 лет, каждый рабочий день в течение всей моей деятельности, ко мне приходят как минимум по пятьдесят посетителей – родственники пациентов, пациенты, СЭС, пожарники, милиция, депутаты, профессоры, академики – все со своими бедами, просьбами, требованиями и предписаниями, проверками и актами, кроме них приходят коммерсанты, предлагают что-то купить, продать, задают кучу ненужных вопросов. С визита этого человека ко мне, прошло уже более двух лет, это около пятиста рабочих дней, то есть за это время я принял более двадцати пяти тысяч человек!!! Как Вы думаете, уважаемый судья, мозг человека способен запомнить двухминутную беседу с дурацкими вопросами одного из двадцати пяти тысяч посетителей? Я, как врач, Вам скажу – НЕ СПОСОБЕН! Вы, когда на работу едете, запоминаете всех пассажиров в метро? Поэтому, я повторю ещё раз – вижу этого человека здесь впервые, и раньше его не встречал!»

У наших адвокатов не было вопросов. Следующим вызвали представителя завода. Представитель ничего особенного не сказал – контракт закрыт, платежи приходили вовремя, оборудование установлено, гарантийный срок закончился, никаких проблем.

Третьим был наш свидетель – учредитель Юриной фирмы Евгений Петрович. Его задача была простой – рассказать правду. Евгений Петрович оказал на всех очень благоприятное впечатление - в костюме, белой рубашке и галстуке, с армейской выправкой, он выступил горячо, как коммунист на съезде Компартии. Мой адвокат задавал дополнительные вопросы про платежи на фирму Икс, Евгений Петрович подтвердил, что все контакты по обналичке вёл Юра, он-же и ездил забирать наличные в офис фирмы Икс. Адвокат подтвердил его слова копией распечатки телефонных звонков, которые совершал Юра из дома и со своего номера телефона на работе. Распечатку адвокат прокомментировал – «Если прокуратура запросит подобные копии телефонных разговоров Мигеля и разговоров Евгения Петровича, то звонков на фирму Икс не найдёт». Прокурор задавал свои вопросы относительно того, были угрозы жизни Юрия со стороны борцов и меня, или нет. На этот счёт Евгений ответил, что мы вели себя слишком мягко и никому не угрожали, а Юра перед заседанием суда звонил ему с угрозами слить информацию о деятельности фирмы в части обналички в отдел по экономическим преступлениям, что странно, ведь директором был он сам. «А ничего, что при увольнении я заехал в челюсть этому … нехорошему человеку?» - напоследок спросил у прокурора Александр Иванович. Прокурор поморщилась и ответила – «Про этот случай нам жалоб от потерпевшего не поступало, если будут - разберёмся».

Следом за учредителем вызвали Юриного бывшего главбуха. По замыслу прокурора, главбух должен был свидетельствовать о зверской нашей расправе над потерпевшим, но после пламенной речи учредителя бухгалтер вышел на «сцену», вздохнул и заявил, что никакой расправы не было, а показания против нас его вынудил дать Юра, угрожая привлечением к суду, как главного бухгалтера, который ставил свои подписи под сомнительными платежами и укрывал от налоговой реальную прибыль. Наши адвокаты заявили, что вопросов не имеют.

Следующим вызвали моего друга – Андрея. Он подтвердил свои показания и на вопрос прокурора о связи с преступной группировкой ответил, что из преступников он здесь видит в зале только одного – потерпевшего, а меня с борцами познакомил, ну так что с того?

После Андрея выступили двое суровых дядек, которых привезли борцы. Они оказались казаками какого-то казаческого общества и были призваны объяснить ксивы, оказавшиеся у борцов при задержании. История ксив была довольно зыбкая и объяснялась тем, что казаческое общество по какому-то там договору о сотрудничестве с правоохранительными органами помогала этим органам вести борьбу с преступностью и, соответственно, борцы имели ксивы, но в составе органов не числились, так как числились в казаческой роте. Вот такой бред. Всё это сопровождалось кипой положительных характеристик и грамот из разных организаций.

После этого настало время прокурора выложить свои главные козыри в виде записи об угрозах и выступления Сильвестра. Как я и предполагал, запись была того самого телефонного разговора. Судья прослушал эту запись два раза и сказал, что угроз жизни Юрия с моей стороны не услышал и предложил исключить эту улику из вещ.доков по делу.

Последним выслушали Сильвестра. Он сказал, что всего лишь выполнял мои распоряжения. И всё. Адвокат задал несколько уточняющих вопросов –
- Сильвестр, Вы получали распоряжение от Мигеля отправить деньги на счёт фирмы Х?
- молчание
- Сильвестр, почему в письме на имя Юрия с просьбой отправить деньги на фирму Х стоит Ваша подпись?
- молчание
-Сильвестр, Мигель давал Вам письменно, или устно, распоряжение подписать это письмо?
- Я просто выполнял свои обязанности.
- То есть, могу ли я считать, что Вы самостоятельно приняли решение подписать это письмо?
- Да.
- Вопросов больше нет.
После опроса свидетелей судья сделал перерыв.

Мы всей толпой вышли в тесный коридор. Несмотря на то, что в помещении суда было душно, меня бил озноб. Вроде бы я чувствовал себя спокойно, даже слишком спокойно - не волновался, будто в один миг перегорел, но меня трясло, как от холода крупной такой дрожью, так бывает холодным летом после купания. Я вышел в гардероб за своей курткой, чтобы согреться. Вернулся, вижу оживление. Оказывается, секретарша судьи пригласила наших адвокатов на собеседование. Смотрю, мои борцы тоже затряслись, ну, чувствую, дело швах. Наше нервозное ожидание длилось минут тридцать. Потом из кабинета судьи вышли наши адвокаты с прокурором и пригласили нас в свободную комнату на беседу.

Прокурор, без всякой подготовки, без вступительного слова - прямо в лоб, нам сказала примерно следующее – «Вы можете подать на Юрия и его подельника в суд и я уверена, что рано, или поздно вы дело выиграете, но я вас предупреждаю, что мы будем вынуждены защищать честь своего мундира, и ещё не известно, сколько сил мы у вас отнимем - обещаю, что немало, однако, я вам предлагаю всё закончить прямо сейчас, за одну минуту и никогда больше к этому не возвращаться. Я предлагаю закрыть дело по примирению сторон. Согласие от Юрия у меня уже есть».

Шок. Шок бывает разный. Самый крутой шок происходит, когда невероятное моральное негативное напряжение сменяется радостью победы. Никому не пожелаю такого шока испытать – можно отбросить копыта, сыграть в ящик, склеить ласты, дать дуба…

Раздался вопль такой силы, какой, наверное, стены суда никогда не слышали и не услышат. Борцы подпрыгнули, кажется до потолка, и слились в горячих объятиях. Через пару секунд они развернулись с объятиями ко мне, но наткнулись на строгое выражение моего бледного лица – «Мигелище, ты чё??? Это ПО-БЕ-ДААААА!!!! Мы ПО-БЕ-ДИ-ЛИ!!!!». Во мне клокотала жажда мести – «Как же так? Я не виновен, а этому козлу ничего не будет? Я твёрдо намерен засадить его за решётку!» От борцов меня оттёрли адвокаты – «Мигель, щас не время упрямиться, нам надо Э-Т-О дело закрыть, а ты сможешь подать на Юрку в суд самостоятельно, но потом, после, когда-нибудь. ОК?» В моей голове метался рой мыслей вперемешку с эмоциями. Я не мог адекватно воспринимать действительность и решить вопрос с пониманием и осознанием, поэтому моя жажда мести была против моего согласия на примирение, но я был вынужден сдаться.

Заседание суда после перерыва было коротким. Для меня оно прошло, как в тумане. Судья торжественно объявил, что дело закрыто по примирению сторон и предложил нам, бывшим обвиняемым, пожать руку бывшему потерпевшему. Я видел, как борцы радостно трясли своему врагу руку, я слышал, как радовались вокруг все, ко мне подходили, поздравляли, трясли за плечо, но для меня действительность кошмарным образом перевернулась с ног на голову. В этой суете я хотел избежать унижения и незаметно выйти из зала, но судья был начеку – «Дон Мигуэль, Ваша очередь!». И я протянул свою руку…

За тонированным, чуть приоткрытым стеклом старой четвёрки – приятный осенний вечер. Смеркается.  В моих руках закамуфлированная в тряпьё СВД, со светлой оптикой от Zeiss, закреплённая шарнирно на металлическом креплении. Сетка прицела прыгает в такт ударам сердца и плавно волнуется в такт дыханию. Подушечки пальцев покрыты тонким слоем БФ-6 – нет отпечатков, а чувствительность лучше, чем в самых тонких латексных перчатках. Двести метров до цели. Достаточно, чтобы тяжёлой разрывной пуле не слишком помешал ветер точно попасть в голову.

Жизнь после суда – как новая жизнь. Мешает жить только неудовлетворённое желание мести. Но первые приятные хлопоты отодвинули месть на второй план. За два прошедших, после нашего задержания, года я совсем забыл о залоге,  конфискованной машине и отнятых в качестве улик сотовом телефоне SONY и профессиональном диктофоне OLYMPUS. Теперь мне предстояло вернуть эти вещи. По постановлению суда я легко получил обесцененные после кризиса 1998 года свои деньги, внесённые в качестве залога. Их стало в четыре раза меньше по пересчёту на доллары США, а с учётом американской инфляции – в пять раз. Тщательно пересчитав купюры и монеты, я спросил у кассирши – «А как-же проценты? Хотя-бы по ставке рефинансирования?» Следующими на очереди к возврату были телефон, диктофон и техпаспорт, которые находились у следователя. Для меня это была приятная встреча. Телефон и техпаспорт мне вернули. Они так и пролежали в пластиковом пакете все два года. Я достал из пакета телефон, нажал на кнопку включения и… чудо!... он заработал. Аккумулятор разрядился, конечно, но одна треть силы в нём ещё оставалась. С диктофоном произошла заминка. Когда его у меня отняли, он был новеньким, в комплекте с выносным чувствительным микрофоном и двумя микро-кассетами по 180 минут. Следователь смущённо прокашлявшись, извиняющимся тоном произнесла – «Вы уж извините, диктофон мы использовали в оперативных целях, микрофончик там… оторвался… плёночки тоже уже нет…» Я не смог оставить это незначительное недоразумение без глума и скептически ответил – «ах да, Вы надеялись, что диктофон у меня конфискуют в пользу государства, что-ж, мой  адвокат на этот случай дал мне подробнейшие инструкции с действиями по отношению к Вам, дайте мне два листа бумаги и ручку – писать буду». Следователь засверкала очками и запрыгала вокруг меня – «ээээ, аааа, а давайте обойдёмся без формальностей, дайте мне денёк, мы Вам приобретём на свои деньги такой-же новенький…и даже лучше». Я ответил ей строго и лаконично – «успокойтесь, у Вас нет ни малейшего шанса!» Минут пять я аккуратно выводил заявление в двух экземплярах, окончив, сказал следователю – «Распишитесь в получении сегодняшней датой!». На бумажках была дарственная – пусть пользуются, мне не жалко.

Третьим пунктом на повестке дня стояла моя машина. Стояла она на штрафстоянке недалеко от метро Шоссе Энтузиастов. Я предполагал, во что может превратиться автомобиль за два года под открытым небом в городе Москва, поэтому попросил Андрюху помочь мне оценить состояние машины, оформить какие-то формальности, забрать её и отбуксировать к нему в автосервис. Мы встретились с Андреем на штрафстоянке. На всякий случай у меня был с собой второй комплект ключей. Мы подошли к охраннику, сообщили ему, что забираем вооооон ту белую БМВ и попросили найти комплект ключей.

Пока мы открывали бумер, пинали колёса, смотрели в моторный отсек, на стоянке нарисовался, как сказал Андрюха, «мужик в пинжаке – видимо директор колхоза». «Директор колхоза» бодренько к нам подошёл с целой тирадой – «Уматывайте, уматывайте отсюда, не надо здесь ничего трогать, машина продана в счёт уплаты за стоянку! Эй, охрана, чё вылупились? Давайте выводите их нахер отсюда!»

Я, честно говоря, немного растерялся от такого напора и застыл с отвисшей челюстью. Меня оживил спокойный голос Андрея, он говорил «директору колхоза» - «Слыш, ты, пинжак, иди сюда и не пинди, видишь бумажку? Бумажку видишь? Это не туалетная бумажка, это бумажка из суда. Хочешь с этой бумажкой поспорить? Обращайся в суд, в РУБОП. Уши от осла у мёртвого прокурора получишь. Понял? Тащи сюда ключи. Нет, стой – помница мне, что на этой тачке стояли новые колёса на родных дисках. Завтра в это же время я заеду сюда, можешь их оставить для меня в своём вонючем вагончике, а сейчас тащи ключи. Вопросы есть? Или тебе телефон прокурора дать? Ну, так давай пошевеливайся, я чё, ради тебя эвакуатор буду просить подождать?»

Вот прямо так и сказал – «Уши от осла у мёртвого прокурора получишь», почему от осла и как их можно получить у мёртвого прокурора никто до сих пор объяснить не может. Тем не менее «директор колхоза» ключи принёс, а на следующий день и колёса вернул. Правда, уже в сервисе я обнаружил, что вместо моей магнитолы был вставлен просто муляж – коробка магнитолы без внутренностей, но Андрюха только посмеялся – «Ну ты конь, ёпта, я даж не надеялся, что колёса отдадут. Радуйся, что мотор не вытащили».

Вот и закончилась эпопея. Осталось решить два маленьких вопроса – уладить финансовые претензии борцов и грохнуть моих обидчиков. Из всей этой истории я вынес только одну мораль – если тебя кинули на деньги и ты не можешь их вернуть, используя законные методы, у тебя может быть два варианта. Первый – хватать кидалу, ломать ему коленные чашечки, вырывать свои деньги с кусками его плоти, после получения денег – надёжно прятать труп, желательно растворив в кислоте. Второй вариант – если ты не готов действовать по первому варианту, просто забудь о потерянных бабках, заработай ещё больше и в следующий раз будь осторожнее в выборе друзей. Других вариантов и компромиссов нет.

С борцами было тяжело. Прошёл целый ряд тягомотных переговоров и каждый раз я вспоминал слова своего адвоката – «пошли их нахер, это они тебе денег должны» и поговорку, которую мне по жизни говорил отец – «лучше твёрдый шанкр, чем мягкий характер». Впрочем, борцы сами помогли мне послать их нахер и проявить твёрдость характера. Весной, когда я с ними обо всём договорился, когда мы нашли разумный компромисс, и я готов был просто откупиться, после окончательных переговоров они вдруг начали давить на меня – договариваемся встречаться через квартал, звонят через неделю. Моё терпение лопнуло на выставке, когда внезапный звонок прервал переговоры. Отвечаю – «Серёж, привет, слушай, я сейчас на выставке, у меня идут переговоры, давай через полчаса я тебе перезвоню?» В ответ – «Харошъ парить, мне пох твои переговоры, слушай сю…» Трудно в такой ситуации держать себя в руках, улыбаться, вести себя спокойно, как всегда. Но я удержал себя в руках, улыбаясь выключил свой телефон, спокойно закончил переговоры, выпил чашечку растворимого дерьмового кофе из бумажного стаканчика, потом отошёл в укромный тихий уголок, чтобы не смущать своих сотрудников разговорами с бандитами, перезвонил Серёге и послал его нахер, как рекомендовал мне адвокат. Странно, но с тех пор я о борцах ничего не слышал и с ними не пересекался, хотя Москва большая, но всё-таки – деревня.

Осталась только месть.

Жажда мести воистину разрушительное чувство. Оно сжигает тебя изнутри и продолжает тлеть долго, очень долго. Оно мешает жить - работать, радоваться, любить. Месть требует воплощения. Какая месть может быть идеальной? Что может причинить наибольшие страдания твоему врагу? Хорошо, если твой враг умирает, когда на его глазах убивают его родителей, вырезают сердца детей и насилуют жену, чтобы в её чреве рос твой ребёнок… Хорошо, если твой враг успел состояться в жизни, почувствовать себя её хозяином, почувствовать её пьянящий, свободный вкус… А если у одного твоего врага – родители престарелые алкоголики, которых он ненавидит, жена сбежала к любовнику, нет детей и денег нет? Второй враг тоже жизнью наказан – отец не известен с рождения, мать умерла, жена принесла ребёнка от другого… Как можно их наказать? Оставить жить! Хуже ведь не бывает. Правда, если выколоть глаза, вырезать барабанные перепонки и отрезать язык, то будет им хуже… но не настолько, как хотелось бы… Можно и подождать – пусть враг обрастёт радостью… и тогда…

Я тысячи раз обдумывал, как наказать уродов, которые украли деньги, за которые отвечал я, предали меня и попытались засадить в тюрьму, пытались отнять у меня моё имущество и минимум семь лет жизни. Сам факт кидания на деньги был не так обиден, как подлое предательство и унизительное судилище. Предательство и судилище – вот два угля, которые тлели в моём сердце. Ненависть? Нет. Негодование? Да. Хотя, я порой и путал эти понятия. Ещё я понял, что мести очень мешает гуманизм и воспитание. Гуманный, воспитанный человек не может в полной мере насладиться местью. Я никогда не убью родителей врага, не вырежу и не съем сердца его детей, не изнасилую его жену. Почему? Потому что они невиновны, их жалко. Жалость – это антипод мести.

Спустя некоторое время, перебирая многочисленные варианты отмщения, исключая те, которые не имеют смысла, или трудноосуществимы, я оставил только три. Первый вариант – подать встречный иск и посадить Юру и Сильвестра в тюрьму. Второй вариант – организовать их похищение и долгими зимними вечерами наслаждаться в глухом подвале дачи, вырезая из их трепещущих тел куски плоти. Третий вариант – просто убить уродцев.

Вариант с судом долго маячил у меня в мыслях, но, учитывая то, что прокурор грозилась отстаивать честь своего мундира, что придётся на это тратить много времени, сил и денег, я отказался от риска получить Пиррову победу.

Похитить и резать гадов по частям в подвале на даче в лесу – заманчиво конечно, но я всё-таки не маньяк и не был так уж безапелляционно уверен в своих тёмных силах, к тому же  план содержал слишком много нюансов, а мне нужно было наверняка.

Убить. Просто убить. Что может быть ценнее для человека, чем его жизнь? В конце концов, даже спившийся бомж на свалке не хочет умирать. Да, это легко сделать, и я сделаю это, но они должны об этом знать. Знание – великая сила. Страх смерти впервые приходит к нам в 9-10 лет, потом он приглушается за чередой прекрасных дней детства, но возвращается к нам во взрослом возрасте каждый раз, когда мы в поликлинике ждём результат анализа – а вдруг СПИД, рак?… Я видел много людей, которые среди, казалось бы, полного здоровья, узнавали, что нет ни малейшего шанса… Знание – страшная сила.

Летом до Юры и Слая дошёл слух, что я предпринимаю некие активные действия, направленные против них. В один из вечеров Юра вышел на меня через мою одноклассницу, которая знала его тоже – побоялся зайти ко мне лично. Я назначил встречу. Он был один, я в окружении трёх свидетелей.

- Мигель, до меня дошли слухи, что ты нарушаешь своё слово о перемирии, которое дал в суде. Я хотел выяснить, имеешь ли ты что-то против меня?

- Что Вы, Юрий, ничего против Вас не имею и готов в присутствии свидетелей пожать ещё раз Вашу руку.

Я подошёл к нему, взял крепко в свою руку протянутую мне ладонь, подтянул силой его к себе и прошептал ему прямо в барабанную перепонку – «Я знаю, что у тебя диктофон, поэтому говорю тебе на ухо – ты здесь потому, что я хотел передать тебе и Слаю кое-что. Слушай внимательно – я убью тебя и убью Слая в самый неподходящий для вас момент. Ждите». Потом отпустил его, похлопал дружески по плечу и вежливо попрощался.

Через пару дней я заметил, что за мной следят. Но я вёл свою обычную жизнь и радовался. Слежку через месяц сняли. Знание – сила. Мне помогало одно из лучших сыскных агентств России, я всегда знал, где находится объект №1 и объект №2, и иногда появлялся у них на глазах именно там, где встретить меня было неожидаемо. Пусть вздрагивают. Через год я взял в руки винтовку. Через два года мне было, как нечего делать, поразить цель на расстоянии до 300 метров. Дальше не позволяло моё оружие и пули. Никто. Никто не знал о моём хобби. Только я и моё оружие. Даже в сыскном агентстве при заключении контракта, оговорке всех нужных мне условий, контактировали с актёром провинциального театра, никогда не видевшего моего лица. Незнание – слабость.

И вот за тонированным, чуть приоткрытым стеклом старой четвёрки – приятный осенний вечер. Смеркается.  В моих руках закамуфлированная в тряпьё СВД, со светлой оптикой от Zeiss, закреплённая шарнирно на металлическом креплении. Сетка оптического прицела прыгает в такт ударам сердца и плавно волнуется в такт дыханию. Подушечки пальцев покрыты тонким слоем БФ-6 – нет отпечатков, а чувствительность лучше, чем в самых тонких латексных перчатках. Двести метров до цели. Достаточно, чтобы тяжёлой разрывной пуле не слишком помешал ветер точно попасть в голову цели. Цель идёт, ссутулившись, перешагивая через лужи, кутая шею в воротник старой куртёнки… Указательный палец, через слой клея чувствует тугой металл спускового крючка, фаланга пальца лёгким движением доводит курок до небольшого упора, плавный вдох, плавный выдох, задержка дыхания, остался только выстрел… я думаю – сейчас, или потом?

Действия: