Вздрочнулось поутру, А хули толку. Ведь мог зачать, родить и воспитать. Утру, опять утру, Взгляну на полку, Ее утру, могу еще кончать!
ПечальКа К это песнею зовется И баловаться не стоит со стихом, Простите книги, да и морда рвется, Ведь водку запивали молочком.
Ну ладно б рыбьим, Это дело свято, У рыб белок, лактоза и кумар, Но птичьим то, Да и числом десятым, Просроченным на месяц, что кошмар.
Вздохну. Опять!. Опять везде насрали! И книги обкончал какой-то блядь, Вот если б срали мы, Мы б не наврали, Мы б срали исключительно на пядь Сентенция, и блядь, и просыпаюсь, и солнце-пидарас уже разит. Ебать-копать! Лениво я моргаю, И хуй мой неуверенно стоит.
А хули ты глядишь Штрихом щербатым, Луна, не подключенная в аврал, Герой античный с именем пиздатым Тебе б пизду не слабо обкарнал.
Хоть не февраль, Достать его и плакать Рыдать, чтоб раздавалось до небес, Хоть не наврал, Да и наврал бы, слякоть, С ним не могу уже наперевес.
По бабьи рыбы взвоют, И лягушки, И черепаха вскрикнет невзначай. А хули я, завязываю, подружки, Перехожу на чай или насвай. И пусть Попов своим носатым носом Не шурудит гадливенькую взвесь. К нему придут с единственным вопросом: - Андрюха как? Он весь или не весь? Попов ответит, обмочив штанину: - Стишок нашел, и прошлый, и вообще. Ему ответят: - Ты живи, рванина, Убогих мы не трогаем аааапше.
|